Под утро я слегка продрог в своем новом китайском спальном мешке раскинутом поверх родного, теплого и испытанного временем. Так мне и надо. На поверхности мешка рано утром выпала роса, а спустя сутки моя носоглотка дала крупную течь на три дня вперед. Ни свет, ни заря Дима уже бегал по пустыне, ища марсианские остатки от прошлой экспедиции. Наскоро позавтракав, мы до обеда бродили пешком туда-сюда как слепые, зорко всматриваясь во все, что чернело и при этом блестело на солнце. Я еще не видел метеорит вживую и по приказу свыше собирал всякую всячину, которая казалась подозрительной из-за своего черного цвета. Напрасно. Все что я собрал, годилось разве что на коллекцию пустынного загара. Правда, меня это не сильно обескуражило, впереди было еще много времени и попыток. Незаметно, но мы сильно обгорели, проигнорировав очевидную разницу между московским и оманским солнцем.

Игорь нашел таки утром типичный кусочек метеорита – хондрита, и теперь у меня была перед глазами живая фотография того, что надо искать. Во второй половине дня мы разделились на самостоятельные экипажи – профессиональный и к тому же молодой (Дима и Игорь) и что называется не совсем профессиональный и совсем не молодой (Я и АК). Моему штурману – АК Дима вручил GPS и он с этой игрушкой расставался только на темное время суток. Она стала на все оставшееся время чем-то вроде талисмана для нашего экипажа, направляющего и ведущего за собой, одновременно спасителя и живого укора, если делаешь с ней что-нибудь не так.

Начался так называемый свободно-целенаправленный поиск метеоритов с машины на площади в несколько квадратных километров. Передвигаясь на малой скорости и глазея по сторонам в поисках черного предмета, хорошо видимого издалека, мы время от времени останавливались, проверяя свои наблюдения с расстояния метра (прямо из машины) или путем ручной визуальной пробы, подбирая и оценивая множество похожих на метеориты предметов. Обычно это были окатанные (дефлированные ветром) кусочки коренных пород, загоревшие на солнце так, что казались настоящими посланцами космоса. Довольно часто нас надували консервные банки (антропогенной чистоты нет даже в пустыне), которые издалека привлекали внимание из-за полной идентичности метеоритам по цвету и формам. Время шло, мы много раз безрезультатно вылезали из машины, обманутые очередным хорошо загоревшим на оманском солнце кусочком земной коры.

Справедливости ради надо сказать, что мой штурман по наитию, а может быть в силу внутренней потребности, но часто вовремя, не давал мне заснуть за рулем, выдавая одиночные и серийные партии полезной информации не хуже знаменитого автомата Калашникова АК-47. Вот так за разговором, мы чуть было не проехали мимо первого метеорита. Он лежал, слегка зарывшись в пылеватый горизонт, оставив на поверхности свою овально-заостренную, поблескивавшую на заходящем солнце часть тела. Увидев его, я резко и далеко не профессионально тормознул, но выскочил из машины не хуже спецназовца. Первый метеорит, весивший не более 200-300 граммов, лежал на ладони, блестя оплавившейся от прохождения атмосферы и загоревшей на солнце коркой. Тут же АК нашел его сородича, и мы смогли вернуться в лагерь не с пустыми руками.

Однако, то что мы нашли, даже каплей в море назвать было нельзя. Дима с Игорем нашли больше, но все это было не то, ради чего приехали. На следующий день мы еще тщательней прочесали поверхность пустыни, изобиловавшей мелкими черными камешками (гранитный щебень), которые никак не хотели быть нужными нам марсианскими метеоритами.

Профессиональные позывы географии почв удовлетворить было проще простого. Копнув лопатой на 20 см, я быстро убедился в том, что почвы во всех пустынях мира также близки между собой как верблюды до и после линьки. На поверхности почв в 2-3 сантиметровом навеянном тонко пылеватом слое слегка зарывшись в него лежали слабо окатанные фрагменты щебня коренных пород. Под этим своеобразным каменным панцирем, по которому можно было ехать на машине со скоростью разрешенной на московской кольцевой, залегал 7 см ноздревато-пылеватый совершенно не гумусовый горизонт, легко разрушающийся под давлением автомашины. Еще ниже хрустел под лопатой розоватого цвета шестоватый гипс в виде друз – типичный представитель пустынного почвообразования. Ниже гипсового горизонта лопата звонко упиралась в дресву коренных пород, которые довольно часто сменяя друг друга и выходя на поверхность, придавали ей разноцветные оттенки. От этого пустыня казалась то красноватой, то черной, то белой, но против солнца всегда блестела как сталь.

В середине дня, когда выяснилось, что фортуна повернулась к нам не той стороной, Дима решил сменить тактику и, посовещавшись сам с собой, предложил экипажам встретиться в 5 часов вечера на "Луне". Что это означало знали все, кроме меня. Как выяснилось "Луной" называлось поле редких по встречаемости метеоритов, предположительно действительно лунных, расположенных примерно в 35 км от нашего сострадальца "Марса". Ну чем ни космическое пространство, если вместо простых километров подставить миллионы. Предстоял не просто перегон транспорта, а свободный поиск в неизведанной и неезженой области. Так я думал. Но действительность все перечеркнула.

Весь путь до "Луны" был испещрен хорошо видимыми старыми и свежими колеями от колес машин разного класса. Пустыня была буквально напичкана антропогенными следами, среди которых наверняка были и следы наших конкурентов, собравших, по-видимому, богатый урожай метеоритов.

Попутно выяснилось, что как ни хорош GPS, но и он, если в него не заложить топокарту, страдает недостатком прямолинейности. Попытка напрямую доехать до "Луны" окончилась тупиком, роль которого исполнила широкая и глубокая вади, уже имеющая местами дюнный ландшафт. GPS не подвела, и в 5 часов вечера с разницей в 10 минут мы благополучно встретились на "Луне". Порыскали в безрезультатных поисках еще около часа и, не солоно хлебавши на жидких "лунных харчах", развернулись к шоссе, чтобы по темноте продвинуться как можно дальше на юг, в более благоприятные и гостеприимные метеоритные края. Маленькой отрадой на "Луне" следует вероятно считать первую и последнюю встречу с исключительно "лунным" джейраном, который пугливо удирал от машин, в отличие от верблюдов, всегда презрительно гордо взиравших на нас. Рывок по шоссе на 200 км закончился в Хайме (Hayma), где мы поужинали, заправились и, переночевав, еще до наступления рассвета снова двинулись в путь, на старые забитые в GPS точки.

Езда по основным трассам Омана, впрочем также как и по ОАЭ – одно удовольствие. Шоссе ровное со светящимися ночью катафотами. Скорости высокие, машины классные, уважение водителей друг к другу вне критики. И особенно конечно к верблюдам. Знак "верблюд на дороге" – похуже любого другого и требует повышенного внимания, особенно ночью. Верблюдам безразличны машины и дороги, пересекающие их путь. В отличие от баранов они много выше большинства машин, и видимо это обстоятельство делает их столь равнодушными к мельтешащему перед ними и под ногами транспорту. При появлении вблизи дороги верблюдов машины включают аварийную сигнализацию. Всем становится ясно, опасность впереди. Поначалу мы думали, не слишком ли много на дорогах поломок, коль мигает столько аварийных огней. Затем все разъяснилось.

Одна особенность арабских водителей была поразительна и весьма неожиданна. Они соблюдают все правила движения кроме одного – скорости. Разрешенные 120 км на трассах превышаются почти постоянно, но при этом водители ведут себя очень аккуратно. Заметив, что его собираются обгонять, водитель включает правый поворот, сигнализируя тем самым, что все видит и готов к обгону. Так в Омане, что вполне логично. Но не во всех арабских государствах определяющей является логика. В Ливии, например, все наоборот. Обгоняемый включает левый поворот! Ну и скажите теперь, как его обгонять, если он сам норовит влево. Мыслить за рулем в данный момент нужно алогично и тогда обгон не представляет проблемы. Так сказать уважение слева, по-ливийски. Что поделаешь, разные континенты, разные стороны света.