Дискуссия о методах датировки клада у нас острее, чем в других европейских странах, ибо нигде не было столь длительного «безмонетного» периода (времени, когда в обращении чеканенная монета, можно сказать, практически отсутствовала), чем на территории Древней Руси. Этот период начался на севере Руси практически с 30-40-х гг. XII в., в южнорусских – значительно раньше (В.Л. Янин датирует «отказ» русского денежного обращения от монеты на юге Руси началом XI в., однако здесь надо, вероятно, учитывать меньшую интенсивность притока монетного серебра и вместе с тем меньшую насыщенность денежного обращения монетой). Заканчивается «безмонетный» период с возобновлением собственной монетной чеканки – во второй половине XIV в., хотя территориально область «безмонетного» денежного обращения несколько сузилась с проникновением в Восточную Европу джучидских монет, наиболее ранние клады которых относятся к 50-60-м гг. XIII в. Однако, несмотря на специфику истории денежного обращения в средние века, вопрос датировки кладов и их точности имеет общенаучное значение и интересен для специалистов любой страны. Всегда ли можно сказать о времени зарытия клада по его младшей монете? Можно ли датировать с достаточной точностью культурный слой поселения или погребения по найденным в них монетам? Решение этих вопросов нумизматической хронологии возможно только после сопоставления с хронологией, установленной иными научными способами.
Оживленные торговые связи Новгорода нашли свое отражение в летописях и берестяных грамотах, в былинах и археологическом материале. Среди последнего важную роль для истории международных контактов Древней Руси играют монеты. Значение находок монет определяется не только размерами знаменитого торгового центра, широтой его связей. Оно возрастает в связи с археологической изученностью города, с особенностями датировки найденных там памятников. Регулярная смена мостовых в древнем Новгороде, их хорошая сохранность в условиях повышенной влажности почвы позволили выработать удивительно стройную относительную и абсолютную хронологию культурных слоев города. Дендрохронология вооружила исследователей точным мерилом времени и положила конец дискуссиям о датировке новгородских памятников. Такая ситуация, когда известно не только время чеканки монеты, но и дата образования того культурного слоя, где она была найдена, представляет возможность их взаимопроверки. Сопоставление нумизматической хронологии с дендрохронологией позволяет ответить не только на два основных названных выше вопроса, но и на некоторые вопросы, касающиеся денежного обращения Древней Руси. Как быстро денарии достигали древнерусской территории после чеканки их на западноевропейском дворе? Как долго оставались они в русском денежном обращении?
В нашем распоряжении была 21 западноевропейская монета, найденная в Новгороде при раскопках 1952 – 1959 гг., а также сведения о двух небольших кладах куфических монет, обнаруженных там же.
Впервые западноевропейская монета X в. появляется в Новгороде между 972 и 989 гг., что примерно совпадает с появлением западных денариев в погребениях Древней Руси. Польские нумизматы называют монеты, находимые в культурных слоях поселений, характерным термином zguby – монеты, в свое время утерянные владельцами. Для того, чтобы культурный слой был в достаточной степени насыщен ими и археологи смогли их обнаружить, необходимо в момент утери монет наличие их у населения в значительном количестве. Исходя из этого, можно предположить, что западноевропейские денарии стали поступать в Новгород несколько ранее 972 г.
Не менее важно уточнить вопрос о продолжительности участия западноевропейских денариев в экономической жизни Древней Руси. Н.П. Бауэр полагал, что западные монеты перестают попадать на Русь в третьем десятилетии XII в., а обращались здесь едва ли позднее 1150 г. В.Л. Янин относит прекращение и притока, и обращения западных монет к началу XII в. Автор этих строк несколько лет писал о проникновении на Русь денариев до четвертого десятилетия XII в. новгородские раскопки подтверждают мнение о более длительном участии западных денариев в хозяйственной жизни древнерусского населения – вероятно, вплоть до первой четверти XIII в. одна монета, чеканенная между 990 и 1040 гг., найдена в 16-м ярусе, мостовая которого была сооружена в 1197 г. и перестроена в 1212 г. временной разрыв между датой чеканки и утерей равняется, таким образом, примерно двум столетиям. В процессе работы над вопросом о монетах в погребениях на древнерусской территории стало возможным установить, что западные денарии X-XI вв. встречаются в погребениях еще перед 1200 г.
Значит ли это, что мы бессильны датировать археологические памятники с помощью монетных находок? Можно ли разделить сомнение В.И. Равдоникаса, высказанное им по этому поводу еще в 1930 г.? Отмечая, что в кургане близ деревни Алеховщина в одном ожерелье саманидский дирхем 909.910 г. находился вместе с монетой Экберта II конца XI в., он предупреждал: «Из этого следует, как опасно хронологию погребений основывать на монетных находках».
Обратимся к данным приведенной ниже таблицы. Если учесть, что 6 и 3 экз. монет найдены в кошельках и являются единой находкой, можно увидеть довольно равномерное распределение монет по ярусам. Относительно большая, чем в другие периоды, насыщенность монетами наблюдается между 1025 и 1134 гг. эти же годы, как время наибольшего распространения западных монет на Руси, хорошо известны нумизматам и благодаря анализу монетных кладов. При рассмотрении данных, помещенных в таблице, где указано время от момента чеканки монеты, до ее попадания в культурный слой (в случаях, где обе этих даты не вызывают особых сомнений), мы видим, что в период значительного притока монет этот временной разрыв невелик. Начиная с 1130-х гг. он существенно увеличивается. Приведенные средние цифры для каждого яруса, конечно не имеют абсолютного значения, но показывают ясно выраженную тенденцию.
Это наблюдение над западноевропейскими денариями подтверждается и данными о находках куфических монет. Так, если примерная датировка кладов дирхемов почти совпадает с датировкой 27-го яруса, то дирхем 934/935 г., обнаруженный на уровне 25-26-го ярусов, попал в землю не ранее чем через 55-90 лет со времени его чеканки, или, беря среднюю цифру, не ранее чем через семь десятилетий. Сопоставление нумизматической хронологии и дендрохронологии позволяет сделать важные выводы. Чем сильнее приток монет и чем быстрее обновляется состав денежного обращения, тем точнее монета датирует культурный слой или погребение. Чем замедленнее приток монет и обновление состава денежного обращения, тем менее точны датировки, тем большую роль играет случайность. Нумизматические находки, относящиеся к периоду мощного притока куфических монет, позволяют точно датировать археологический памятник; другое дело – XI в., когда поступление дирхемов на Русь прекратилось. Датировать с помощью восточных монет памятники XI – XII вв. надо с большой осторожностью. Именно такой случай объясняет вышеприведенное высказывание В.И. Равдоникаса. Эту особенность нумизматической датировки, казалось бы понятную без особых доказательств, обычно не учитывают ни для куфических монет, ни для западноевропейских денариев, хотя никто не станет, например, датировать средневековый курган по найденной там древнеримской монете.